Муки на плоту «Медузы. Каннибалы с "медузы" Медуза корабль

Мрачные тучи нависли над океаном. Тяжелые, громадные волны вздымаются к небу, грозя залить плот и сгрудившихся на нем несчастных людей. Ветер с силою рвет парус, склоняя мачту, удерживаемую толстыми канатами.

На переднем плане видны умирающие, погруженные в полную апатию люди. И рядом с ними уже мертвые...

В безнадежном отчаянии сидит отец у трупа любимого сына, поддерживая его рукой, словно пытаясь уловить биение сердца. Справа от фигуры сына - лежащий головой вниз труп юноши с вытянутой рукой. Над ним человек, видимо, потерявший рассудок, так как взгляд у него блуждающий. Эта группа завершается фигурой мертвеца: закоченевшие ноги его зацепились за балку, руки и голова опущены в море...

Так изобразил гибель французского фрегата «Медуза» художник Теодор Жерико, а темой для его картины стало событие, происшедшее с одним из кораблей французского флота.

Утром 17 июня 1816 года в Сенегал отправилась французская экспедиция, состоявшая из фрегата «Медуза», каравеллы «Эхо», флюта «Луара» и брига «Аргус». Эти корабли везли колониальных служащих, а также нового губернатора колонии и чиновников с их семьями. Кроме них, в Сенегал направлялся так называемый африканский батальон, состоявший из трех рот по 84 человека, по слухам, из бывших преступников. На самом деле это были просто люди разных национальностей, среди которых попадались и отчаянные сорвиголовы. Начальником всей экспедиции был капитан «Медузы» Гуго Дюруа де Шомарей.

Сенегал был для Франции основным поставщиком камеди, которая использовалась в фармацевтике, в кондитерском деле и особенно при окраске тканей. Кроме того, эта колония поставляла золото, воск, слоновую кость, кофе, какао, корицу, индиго, табак, хлопок и - о чем стыдливо умалчивалось! - темнокожих рабов.

Плот «Медузы».

Художник Т. Жерико

На пути корабли должны были пройти мыс Блан (Белый), но мыса с характерной белой скалой не было. Капитан Шомарей не придал этому никакого значения, но на следующий день ему пришлось отвечать перед экипажем, и он сказал, что накануне они вроде проплыли что-то похожее на мыс Блан. Впоследствии он все свои рассуждения и объяснения строил на том, что он действительно видел этот мыс. На самом деле «Медузу» ночью отнесло к югу, курс был выправлен только к утру, так что фрегат никак не мог пройти этот мыс. Каравелла «Эхо», не отклоняясь от курса, утром обогнала «Медузу».

В роковую ночь с 1 на 2 июля Шомарей ни разу не поинтересовался, как идет корабль, лишь к утру был слегка удивлен исчезновением «Эха». Он даже не попытался выяснить причины ее исчезновения. Другие корабли, сопровождавшие фрегат, отстали еще несколько дней назад.

А каравелла «Эхо» продолжала следовать правильным курсом, «Медуза» двигалась в том же направлении, но ближе к берегу. Шомарей приказал измерять глубину морского дна и, не нащупав его, решил, что может беспрепятственно вести корабль к берегу. Несмотря на многочисленные предостережения членов экипажа о том, что корабль находится в районе Аргуинской отмели, капитан «Медузы» продолжал вести фрегат к берегу. А на то, что это было место опасное, указывали и окружающий пейзаж, и изменившийся цвет моря.

Когда еще раз измерили глубину моря, она оказалась всего 18 локтей вместо предполагавшихся 80. В этой ситуации фрегат могла спасти лишь быстрота реакции капитана, но Шомарей будто впал в какое-то оцепенение и не повернул корабля. И вскоре «Медуза» села на мель - между Канарскими островами и Зеленым Мысом.

Капитан Шомарей, губернатор со свитой и высший офицерский состав разместились в шлюпках. Сто пятьдесят матросов и женщин перешли на плот, построенный под руководством инженера Корреара корабельным плотником. Командовал плотом выпускник мореходного училища Куден, с трудом передвигавшийся из-за травмы ноги.

Сначала шлюпки буксировали плот к берегу, который был сравнительно близко. Но, испугавшись наступления бури, командиры шлюпок решили покинуть плот и предательски перерубили буксирные канаты. Люди были оставлены на волю волн на маленьком, заливаемом водой плоту, которым почти невозможно было управлять.

Когда шлюпки начали исчезать из вида, на плоту раздались крики отчаяния и ярости. Затем они сменились жалобами, а потом ужас охватил обреченных на гибель. Стояла страшная жара, но от жажды людей спасало то, что плот был сильно погружен в воду. Вскоре было обнаружено, что в спешке эвакуации с фрегата погрузили ничтожно малое количество пресной воды и продовольствия. Не защищенные от непогоды и солнца, без провианта, исчерпав все запасы воды, люди ожесточились и восстали друг против друга.

К ночи плот стал погружаться в воду, и на нем в первый раз вспыхнула кровавая резня за последние капли воды и наиболее безопасные места около мачты. После второй резни в живых остались только 28 человек. Израненные, обессиленные, мучимые жаждой и голодом, люди впали в состояние апатии и полной безнадежности. Многие сходили с ума.

Среди тех, кто уцелел, некоторые были столь голодны, что накинулись на останки одного из своих товарищей по несчастью. Они расчленили труп и начали свою ужасную трапезу. Один из выживших матросов потом вспоминал: «В первый момент многие из нас не притронулись к этой пище. Но через некоторое время к этой мере вынуждены были прибегнуть и все остальные». Так началось каннибальство.

Двенадцать дней носился плот по морским волнам. Рано утром семнадцатого июля на горизонте показался было корабль, но вскоре он исчез из виду. В полдень он появился снова и на это раз приблизился к плоту. Это «Аргус» Обнаружил полузатонувший плот и взял на борт пятнадцать исхудавших, полубезумных людей (пять из них впоследствии скончались). Взорам матросов с «Аргуса» предстало ужасающее и леденящее душу зрелище: трупы истощенных до последней крайности людей, а живые мало чем отличались от мертвых... А рядом куски человеческого мяса, которые несчастные вялили на солнце и ели.

Через пятьдесят два дня после катастрофы был найден и фрегат «Медуза», который не затонул. Из семнадцати человек, решивших не поддаваться панике и остаться на корабле, в живых остались лишь трое.

Об этой трагедии в 1817 году вышла книга, авторами которой стали инженер Александр Корреар и хирург Анри Савиньи. Первая фраза ее была следующая: «История морских путешествий не знает другого примера, столь же ужасного, как гибель "Медузы"». И действительно, для того времени сообщение о гибели фрегата прозвучало так же страшно, как для последующих поколений весть о трагической судьбе «Титаника».

Французское общество, потрясенное случившейся трагедией, было возбуждено до предела. Ответственность за это бедствие ложилась на капитана «Медузы», графа де Шомарея, не отвечавшего своему назначению. В прошлом эмигрант, он происходил из не очень знатного рода и получил столь ответственную должность благодаря протекции и связям в министерстве.

Капитан Шомарей предстал перед трибуналом, был уволен из флота и приговорен к тюремному заключению на три года. Но самым непереносимым для него оказалось то, что его навечно вычеркнули из кавалеров ордена Почетного легиона. Это обстоятельство привело Шомарея в глубокое отчаяние, он даже пытался вернуть себе эту награду, но безуспешно.

В краях, где Шомарей доживал свой век, все знали о его «подвигах» и относились к нему презрительно и враждебно. Он прожил довольно долгую жизнь, умер в 78 лет, но долголетие это не было ему в радость.

Тяжелые волны вздымаются к небу, грозя вот-вот опрокинуть утлый плот. Ветер с силою рвет парус, клонит мачту, удерживаемую толстыми канатами. На плоту – изможденные, отчаявшиеся люди. Кто-то потерял рассудок, другие погружены в апатию. Рядом с живыми лежат тела мертвецов. Взгляды тех, кто еще жив, обращены на дальний край плота, где африканец, стоя на шатком бочонке, машет красным платком появившемуся на горизонте кораблю. Но корабль далеко, и там, по-видимому, еще не видят терпящих бедствие… То отчаяние, то надежда наполняют души пассажиров плота, и это состояние отражается на их лицах.

Так изобразил эту драму художник Теодор Жерико на своей картине «Плот «Медузы»» (1818–1819, Париж, Лувр). А сюжетом для картины послужило событие, взволновавшее в ту пору всю Францию.

Теодор Жерико. Плот Медузы. 1819 год

17 июня 1816 г. небольшая французская эскадра – фрегат «Медуза», корветы «Эхо» и «Луара» и бриг «Аргус» – отправилась из Франции в Сенегал. На борту каждого из кораблей находилось немалое число пассажиров – солдат, чиновников колониальной администрации и членов их семей. В их числе были и губернатор Сенегала Шмальц, и солдаты «африканского батальона» – три роты по 84 человека, набранные из людей разных национальностей, среди которых попадались и бывшие преступники, и разные сорвиголовы. Флагманским кораблем «Медузой» и всей эскадрой командовал Дюруаде Шомарэ, неопытный капитан, получивший эту должность по протекции.

Входившие в состав эскадры корабли обладали разным запасом хода, и тихоходная «Луара» начала отставать от головных. Между тем Шомарэ еще перед отплытием получил инструкцию от виконта дю Бушажа, министра по делам морского флота и колоний, предупреждавшую о том, что Сенегала надо достичь до наступления сезона дождей и штормов. Памятуя об этом, Шомарэ решил позволить «Луаре» плыть в своем темпе, а остальным судам приказал двигаться как можно быстрее. Вскоре отстал и «Аргус». «Медуза» и «Эхо» оторвались от остальных кораблей и ушли далеко вперед.

«Эхом» командовал капитан Бетанкур, опытный моряк. Однако ему пришлось во всем подчиняться Шомарэ, а между тем с капитаном «Медузы» творилось что-то странное: похоже, он попросту заблудился в море. При очередном определении курса разница между замерами Шомарэ и Бетанкура составила 8 долготы и 16 широты. Бетанкур был уверен в правильности своих результатов, но, соблюдая субординацию, промолчал. Через три дня Шомарэ рассчитывал достичь Мадейры, но этого не произошло: сказалась ошибка при прокладке курса. Но до Канарских островов все-таки добрались благополучно.

Запасшись в Санта-Крусе провизией, корабли продолжили путь. «Медуза» шла впереди «Эха». 1 июля корабли должны были миновать мыс Блан (Белый), но с борта «Медузы» этого мыса с характерной белой скалой так и не увидели. Шомарэ не придал этому значения, а на следующий день, отвечая на недоуменные вопросы офицеров, промямлил, что накануне они вроде бы проплыли что-то похожее на мыс Блан. На самом же деле фрегат ночью отнесло далеко к югу, и курс был выправлен лишь утром 2 июля. «Эхо» всю ночь шло правильным курсом, и к утру далеко обогнало «Медузу», скрывшись за горизонтом. Шомарэ был слегка удивлен исчезновением «Эха», но не попытался выяснить причины этого.

«Медуза» шла курсом, параллельным курсу «Эха», но ближе к берегу. Шомарэ боялся сесть на мель у побережья Африки и распорядился постоянно измерять глубину. При первых промерах лот даже не достиг дна, и Шомарэ успокоился, решив, что может беспрепятственно вести корабль к берегу. Однако более опытные моряки предупредили его, что корабль, по-видимому, находится в районе отмели Арген (на это указывал и окружающий пейзаж, и изменение цвета моря там, где его глубина была меньше). Шомарэ отмахнулся от этого предупреждения. Наконец снова измерили глубину: она составила всего 18 локтей вместо предполагавшихся 80.

В этой ситуации фрегат могла спасти лишь быстрота реакции капитана, но Шомарэ впал в какое-то оцепенение и упрямо вел корабль навстречу гибели. В 160 км от берега «Медуза» со всего маху врезалась в мель.

Казалось, что еще не все потеряно: воспользовавшись благоприятным ветром, фрегат мог сняться с мели. Однако спасательные работы начались неорганизованно и беспорядочно, и первый день был потрачен без толку. Все дальнейшие попытки снять корабль с отмели оказались тщетными. До 5 июля «Медуза» беспомощно простояла на мели, пока наконец не было решено построить плот, сгрузить на него все припасы и использовать его наравне со шлюпками для эвакуации команды и пассажиров.

Неожиданно задул сильный ветер. Уровень воды поднимался, и появлялась надежда на спасение. Однако под порывом ветра судно завалилось набок и затрещало по всем швам. В корпусе открылась течь, два насоса не успевали откачивать воду. На борту началась паника. В этих условиях было решено срочно приступить к эвакуации людей.

В их распоряжении имелись шесть шлюпок и наспех сколоченный плот – около 20 м в длину и 8 м в ширину. На плот погрузилось большинство пассажиров и часть экипажа, а другая часть экипажа, сев в шлюпки, должна была буксировать этот плот, идя на веслах! Таким способом предполагалось преодолеть те 160 км, что отделяли людей от заветного берега. По всем морским законам Шомарэ как капитан должен был покинуть судно последним, но не сделал этого. Он, губернатор Шмальц и старшие офицеры разместились в шлюпках. Несколько младших чинов, тридцать матросов и большая часть солдат и пассажиров попроще перешли на плот. Командовать плотом было поручено гардемарину Кудену, с трудом передвигавшемуся из-за травмы ноги. Тем, кому выпало плыть на плоту, не разрешили даже взять с собой запасы провизии, чтобы не перегружать плот.

На покинутом фрегате осталось 17 человек, которым не нашлось места ни на плоту, ни в шлюпках.

Транспортировать громоздкий тяжелый плот оказалось крайне сложно. Гребцы выбились из сил. Их, как и капитана «Медузы», находившегося в одной из шлюпок, уже волновала мысль лишь о собственном спасении – вот-вот могла нагрянуть буря. Неожиданно канат, удерживавший на буксире плот, оборвался. Неясно, произошло ли это по чьей-то вине или просто канат не выдержал. Ничем не удерживаемые, шлюпки с капитаном и губернатором на борту устремились вперед. Лишь экипаж одной шлюпки вновь попытался взять плот на буксир, но после нескольких неудач тоже покинул его.

И те, кто был в шлюпках, и те, кто остался на плоту, понимали, что судьба плота предрешена: даже если он и удержится какое-то время на плаву, у людей все равно нет провизии. На плоту – без руля, без парусов, которым почти невозможно было управлять, – осталось 148 человек: 147 мужчин и одна женщина, бывшая маркитантка. Людей охватило чувство безысходности.

Когда шлюпки начали исчезать из виду, на плоту раздались крики отчаяния и ярости. Когда прошло первое оцепенение, сменившееся чувством ненависти и горечи, начали проверять наличные запасы: две бочки воды, пять бочек вина, ящик сухарей, подмоченных морской водой, – и все… Размокшие сухари съели в первый же день. Оставались только вино и вода.

К ночи плот стал погружаться в воду. «Погода была ужасной, – пишут в своей книге воспоминаний инженер Корреар и хирург Савиньи, участники дрейфа на плоту «Медузы». – Бушующие волны захлестывали нас и порой сбивали с ног. Какое жуткое состояние! Невозможно себе представить всего этого! К семи часам утра море несколько успокоилось, но какая страшная картина открылась нашему взору.

На плоту оказалось двадцать погибших. У двенадцати из них ноги были зажаты между досками, когда они скользили по палубе, остальных смыло за борт…»

Лишившись двадцати человек, плот несколько приподнялся, и над поверхностью моря показалась его середина. Там все и сгрудились. Сильные давили слабых, тела умерших бросали в море. Все жадно вглядывались в горизонт в надежде увидеть «Эхо», «Аргус» или «Луару», спешащих им на помощь. Но море было абсолютно пустынным.

«Прошлая ночь была страшна, эта еще страшнее, – пишут далее Корреар и Савиньи. – Огромные волны обрушивались на плот каждую минуту и с яростью бурлили между нашими телами. Ни солдаты, ни матросы уже не сомневались, что пришел их последний час. Они решили облегчить себе предсмертные минуты, напившись до потери сознания. Опьянение не замедлило произвести путаницу в мозгах, и без того расстроенных опасностью и отсутствием пищи. Эти люди явно собирались разделаться с офицерами, а потом разрушить плот, перерезав тросы, соединявшие бревна. Один из них с абордажным топором в руках придвинулся к краю плота и стал рубить крепления. Меры были приняты немедленно. Безумец с топором был уничтожен, и тогда началась всеобщая свалка. Среди бурного моря, на этом обреченном плоту, люди дрались саблями, ножами и даже зубами. Огнестрельное оружие у солдат было отобрано при посадке на плот. Сквозь хрипы раненых прорвался женский крик: «Помогите! Тону!» Это кричала маркитантка, которую взбунтовавшиеся солдаты столкнули с плота. Корреар бросился в воду и вытащил ее. Таким же образом в океане оказался младший лейтенант Лозак, спасли и его; потом такое же бедствие с тем же исходом выпало и на долю гардемарина Кудена.

До сих пор трудно понять, как сумела ничтожная горстка людей устоять против такого огромного числа безумцев; нас было, вероятно, не больше двадцати, сражавшихся со всей этой бешеной ратью!»

Когда наступил рассвет, на плоту насчитали умерших или исчезнувших 65 человек. Обнаружилась и новая беда: во время свалки были выброшены в море две бочки с вином и две единственные на плоту бочки с водой. Еще два бочонка вина были выпиты накануне. Так что на всех оставшихся в живых – более шестидесяти человек – теперь оставалась только одна бочка с вином.

Проходили часы. Горизонт оставался убийственно чистым: ни земли, ни паруса. Людей начинал мучить голод. Несколько человек пытались организовать лов рыбы, соорудив снасти из подручного материала, но эта затея оказалась безуспешной. Следующая ночь оказалась более спокойной, чем предыдущие. Люди спали стоя, по колено в воде, тесно прижавшись друг к другу.

К утру четвертого дня на плоту оставалось чуть более пятидесяти человек. Стайка летучих рыб выпрыгнула из воды и шлепнулась на деревянный настил. Они были совсем маленькие, но очень хорошие на вкус. Их ели сырыми. В следующую ночь море оставалось спокойным, но на плоту бушевала настоящая буря. Часть солдат, недовольных установленной порцией вина, подняла бунт. Среди ночной тьмы опять закипела резня.

К утру на плоту оставалось в живых только 28 человек. «Морская вода разъедала кожу у нас на ногах; все мы были в ушибах и ранах, они горели от соленой воды, заставляя нас ежеминутно вскрикивать, – рассказывают в своей книге Корреар и Савиньи. – Вина оставалось только на четыре дня. Мы подсчитали, что в случае, если лодки не выбросило на берег, им потребуется по меньшей мере трое или четверо суток, чтобы достичь Сен-Луи, потом еще нужно время, чтобы снарядить суда, которые отправятся нас искать». Однако их никто и не искал.

Израненные, обессиленные, мучимые жаждой и голодом люди впали в состояние апатии и полной безнадежности. Многие сходили с ума. Некоторые уже пришли в такое исступление от голода, что накинулись на останки одного из своих товарищей по несчастью… «В первый момент многие из нас не притронулись к этой пище. Но через некоторое время к этой мере вынуждены были прибегнуть и все остальные».

Утром 17 июля на горизонте показался корабль, но вскоре исчез из виду. В поддень он появился снова и на это раз взял курс прямо на плот. Это был бриг «Аргус». Взорам его экипажа предстало страшное зрелище: полузатонувший плот и на нем пятнадцать истощенных до последней крайности, полумертвых людей (пять из них впоследствии скончались). А спустя пятьдесят два дня после катастрофы был найден и фрегат «Медуза» – он, ко всеобщему удивлению, не затонул, и на его борту еще были три живых человека из числа тех семнадцати, что остались на корабле.

В числе спасенных на плоту были офицеры Корреар и Савиньи. В 1817 г. они опубликовали записки об этих трагических событиях. Книга начиналась словами: «История морских путешествий не знает другого примера, столь же ужасного, как гибель «Медузы»».

Публикация эта имели самый широкий резонанс. Франция была поражена, что ее просвещенные граждане могли опуститься до каннибализма, поедания трупов и прочих мерзостей (хотя удивляться тут, пожалуй, особо нечему – ведь пассажиры «Медузы» росли и формировались в кровавую эпоху революции и непрерывных войн). Разразился и немалый политический скандал: в трагедии «Медузы» либералы поспешили обвинить королевское правительство, которое плохо подготовило экспедицию.

Страшная катастрофа оставила заметный след во французской культуре. Были созданы трагедия «Плот «Медузы»» и одноименная опера; этот сюжет волновал и до сих пор продолжает волновать многих французских писателей и художников.

Не мог, разумеется, оставаться в стороне и Теодор Жерико – сама злободневность подсказала ему необыкновенно яркий сюжет!

На переднем плане видны умирающие, погруженные в полную апатию люди. И рядом с ними уже мертвые...

В безнадежном отчаянии сидит отец у трупа любимого сына, поддерживая его рукой, словно пытаясь уловить биение замерзшего сердца. Справа от фигуры сына - лежащий головой вниз труп юноши с вытянутой рукой. Над ним человек, видимо, потерявший рассудок, так как взгляду него блуждающий. Эта группа завершается фигурой мертвеца: закоченевшие ноги его зацепились за балку, руки и голова опущены в море...

Так изобразил гибель французского фрегата "Медуза" художник Теодор Жерико, а темой для его картины стало событие, происшедшее с одним из кораблей французского флота. Утром 17 июня 1816 года в Сенегал отправилась французская экспедиция, состоявшая из фрегата "Медуза", каравеллы "Эхо", флюта "Луара" и брига "Аргус". Эти корабли везли колониальных служащих, а также нового губернатора колонии и чиновников с их семьями. Кроме них, в Сенегал направлялся так называемый "африканский батальон", состоявший из трех рот по 84 человека, по слухам, из бывших преступников. На самом деле это были просто люди разных национальностей, среди которых попадались и отчаянные сорвиголовы. Начальником всей экспедиции был капитан "Медузы" Гуго Дюруа де Шомарей.

На пути корабли должны были пройти мыс Блан (Белый), но мыса с характерной белой скалой не было. Капитан Шомарей не придал этому никакого значения, но на следующий день ему пришлось отвечать перед экипажем и он сказал, что накануне они вроде проплыли что-то похожее на мыс Блан. Впоследствии он все свои рассуждения и объяснения строил на том, что он действительно видел этот мыс. На самом деле "Медузу" ночью отнесло к югу, курс был выправлен только к утру, так что фрегат никак не мог пройти этот мыс. Каравелла "Эхо", не отклоняясь от курса, утром обогнала "Медузу".

В роковую ночь с 1 на 2 июля Шомарей ни разу не поинтересовался, как идет корабль, лишь к утру был слегка удивлен исчезновением "Эхо". Он даже не попытался выяснить причины ее исчезновения. Другие корабли, сопровождавшие фрегат, отстали еще несколько дней назад. А каравелла "Эхо" продолжала следовать правильным курсом, "Медуза" двигалась в том же направлении, но ближе к берегу. Шомарей приказал измерять глубину морского дна и, не нащупав его, решил, что может беспрепятственно вести корабль к берегу. Несмотря на многочисленные предостережения членов экипажа о том, что корабль находится в районе Аргуин-ской отмели, капитан "Медузы" продолжал вести фрегат к берегу. А на то, что это было место опасное, указывал и окружающий пейзаж, и изменившийся цвет моря.

Когда еще раз измерили глубину моря, она оказалась всего 18 локтей вместо предполагавшихся восьмидесяти. В этой ситуации фрегат могла спасти лишь быстрота реакции капитана, но Шомарей будто впал в какое-то оцепенение и не повернул корабль. И вскоре "Медуза" села на мель - между Канарскими островами и Зеленым мысом.

Спасательные работы начались неорганизованно и беспорядочно, и целый день был потрачен без толку. Все попытки снять фрегат с отмели оказались тщетными. В корпусе судна открылась течь, и пятого июля было принято решение покинуть тонущий корабль. По всем морским правилам и законам Шомарей, как капитан, должен был покинуть судно последним, но он не сделал этого. Капитан Шомарей, губернатор со свитой и высший офицерский состав разместились в шлюпках. Сто пятьдесят матросов и женщин перешли на плот, построенный под руководством инженера Корреара корабельным плотником. Командовал плотом выпускник мореходного училища Куден, с трудом передвигавшийся из-за травмы ноги.

Когда шлюпки начали исчезать из вида, на плоту раздались крики отчаяния и ярости. Затем они сменились жалобами, а потом ужас охватил обреченных на гибель. Стояла страшная жара, но от жажды людей спасало то, что плот был сильно погружен в воду. Вскоре было обнаружено, что в спешке эвакуации с фрегата погрузили ничтожно малое количество пресной воды и продовольствия. Незащищенные от непогоды и солнца, без провианта, исчерпав все запасы воды, люди ожесточились и восстали друг против друга.

К ночи плот стал погружаться в воду, и на нем в первый раз вспыхнула кровавая резня за последние капли воды и наиболее безопасные места около мачты. После второй резни в живых осталось только 28 человек. Израненные, обессиленные, мучимые жаждой и голодом люди впали в состояние апатии и полной безнадежности. Многие сходили с ума.

Среди тех, кто уцелел, некоторые были столь голодны, что накинулись на останки одного из своих товарищей по несчастью Они расчленили труп и начали свою ужасную трапезу. Один из выживших матросов, потом вспоминал: "В первый момент многие из нас не притронулись к этой пище. Но через некоторое время к этой мере вынуждены были прибегнуть и все остальные". Так началось каннибальство.

Двенадцать дней носился плот по морским волнам. Рано утром семнадцатого июля на горизонте показался было корабль, но вскоре он исчез из виду. В полдень он появился снова и на это раз приблизился к плоту. Это "Аргус" обнаружил полузатонувший плот и взял на борт пятнадцать исхудавших, полубезумных людей (пять из них впоследствии скончались). Взорам матросов с "Аргуса" предстало ужасающее и леденящее душу зрелище: трупы истощенных до последней крайности людей, а живые мало чем отличались от мертвых... А рядом куски человеческого мяса, которые несчастные вялили на солнце и ели.

Через пятьдесят два дня после катастрофы был найден и фрегат "Медуза", который не затонул. Из семнадцати человек, решивших не поддаваться панике и остаться на корабле, в живых осталось лишь трое.

Об этой трагедии в 1817 году вышла книга, авторами которой стали инженер Александр Корреар и хирург Анри Савиньи. Первая фраза ее была следующая: "История морских путешествий не знает другого примера, столь же ужасного, как гибель "Медузы". И действительно, для того времени сообщение о гибели фрегата прозвучало так же страшно, как для последующих поколений весть о трагической судьбе "Титаника".

Французское общество, потрясенное случившейся трагедией, было возбуждено до предела. Ответственность за это бедствие ложилась на капитана "Медузы", графа де Шомарея, не отвечавшего своему назначению. В прошлом эмигрант, он происходил из не очень знатного рода и получил столь ответственную должность благодаря протекции и связям в министерстве.

Капитан Шомарей предстал перед трибуналом, был уволен из флота и приговорен к тюремному заключению на три года. Но самым непереносимым для него оказалось то, что его навечно вычеркнули из кавалеров ордена Почетного легиона. Это обстоятельство привело Шомарея в глубокое отчаяние: он даже пытался вернуть себе эту награду, но безуспешно.

В краях, где Шомарей доживал свой век, все знали о его "подвигах" и относились к нему презрительно и враждебно. Он прожил довольно долгую жизнь, умер в 78 лет, но долголетие это не было ему в радость.

Михайлов Андрей 18.01.2019 в 13:26

Пожалуй, эта трагедия - одна из самых страшных на море. В июне 1816 года из Франции в Сенегал отправились четыре судна с новым губернатором и экспедиционным корпусом. Флагман, фрегат "Медуза", сел на мель. Офицеры и капитан ушли на шлюпках. До 17 июля, когда пришло спасение, дожили немногие: почти все оставшиеся на плоту погибли в драках за воду.

Тем трагическим событиям посвящено одно из самых знаменитых полотен эпохи романтизма, картина французского художника Теодора Жерико "Плот "Медузы". Гигантское полотно впечатляет своей выразительной мощью. Жерико сумел создать яркие образы людей на грани гибели, соединив в одной картине мертвых и живых, надежду и отчаяние. Картине предшествовала огромная подготовительная работа. Жерико делал многочисленные этюды умирающих и трупов казненных…

Мрачные тучи нависли над океаном. Тяжелые, громадные волны вздымаются к небу, грозя залить плот и сгрудившихся на нем несчастных людей. Ветер с силой рвет парус, склоняя мачту, удерживаемую толстыми канатами. На переднем плане картины видны умирающие, погруженные в полную апатию люди. И рядом с ними уже мертвые…

Историки говорят, что катастрофа плота "Медузы" в глазах людей XIX века была примерно тем же, что "Титаник" для века ХХ-го. Итак, утром 17 июня 1816 года в Сенегал отправилась французская экспедиция, состоявшая из фрегата "Медуза", каравеллы "Эхо", флюта "Луара" и брига "Аргус". Эти корабли везли нового губернатора колонии и чиновников с их семьями. Кроме них, в Сенегал направлялся так называемый Африканский батальон, состоявший из трех рот по 84 человека. Начальником всей экспедиции был капитан "Медузы" капитан 1-го ранга Жан Дюруа де Шомарэ - имя этого человека будут потом проклинать поколения.

На пути корабли должны были пройти мыс Блан (Белый), но мыса с характерной белой скалой в назначенный срок не было видно. Капитан Шомарей не придал этому никакого значения, а на следующий день, отвечая на вопросы экипажа, он сказал, что накануне они вроде как проплыли мимо чего-то похожего на Блан. Впоследствии он все свои рассуждения и объяснения строил на том, что действительно видел этот мыс. На самом деле "Медузу" ночью отнесло к югу, курс был выправлен только к утру, так что фрегат никак не мог миновать Блан. Каравелла "Эхо", не отклоняясь от курса, утром обогнала "Медузу".

В роковую ночь с 1 на 2 июля Шомарей ни разу не поинтересовался, как идет корабль, лишь к утру был слегка удивлен исчезновением "Эха". Он даже не попытался выяснить куда делась каравелла. Другие корабли, сопровождавшие фрегат, отстали еще за несколько дней до этого.

Каравелла "Эхо" продолжала следовать правильным курсом. "Медуза" двигалась в том же направлении, но ближе к берегу. Шомарей приказал измерять глубину морского дна и, не нащупав его, решил, что может беспрепятственно вести корабль к суше. Несмотря на многочисленные предостережения членов экипажа о том, что корабль находится в районе Аргуинской отмели, капитан продолжал продвигать "Медузу" к берегу.

Когда еще раз измерили глубину моря, она оказалась всего 18 локтей вместо предполагавшихся 80-ти. В этой ситуации фрегат могла спасти лишь быстрая реакция капитана, но Шомарей словно впал в оцепенение и не повернул корабль. И вскоре "Медуза" села на мель - между Канарскими островами и Зеленым мысом.

Все попытки снять фрегат с отмели оказались тщетными. В корпусе судна открылась течь, и 5 июля было принято решение покинуть тонущий корабль. По всем морским правилам и законам, Шомарей, как капитан, должен был покинуть судно последним. Однако капитан Шомарей, губернатор со свитой и высший офицерский состав разместились в шлюпках. А 150 матросов и солдат перешли на плот, построенный корабельным плотником.

Сначала шлюпки буксировали плот к берегу, который был сравнительно близко. Но, испугавшись бури, командиры шлюпок предательски перерубили буксирные канаты. Люди были оставлены на волю волн на маленьком, заливаемом водой плоту, которым почти невозможно было управлять.

Когда шлюпки начали удаляться, на плоту раздались крики отчаяния и ярости. Ужас охватил обреченных на гибель. Стояла страшная жара, плот был сильно погружен в воду. Вскоре было обнаружено, что в спешке с фрегата перенесли ничтожно мало пресной воды и продовольствия. Незащищенные от непогоды и солнца, без провианта, исчерпав запасы воды, люди ожесточились и восстали друг против друга.

К ночи плот стал погружаться в воду, и на нем в первый раз вспыхнула кровавая резня за последние капли воды и самые безопасные места возле мачты. После второй резни в живых осталось только 28 человек. Израненные, обессиленные, мучимые жаждой и голодом люди впали в состояние апатии и полной безнадежности. Многие сходили с ума.

Среди тех, кто уцелел, некоторые были столь голодны, что накинулись на останки одного из своих товарищей по несчастью. Они расчленили труп и начали свою ужасную трапезу. Так началось каннибальство. Двенадцать дней носился плот по морским волнам. Рано утром 17 июля на горизонте показался корабль. Бриг "Аргус" обнаружил полузатонувший плот и взял на борт 15 исхудавших, полубезумных людей (пять из них впоследствии скончались). Взорам матросов с "Аргуса" предстало ужасающее и леденящее душу зрелище: трупы истощенных до последней крайности людей и живые, мало чем отличающиеся от мертвых. А рядом куски человеческого мяса, которые несчастные вялили на солнце и ели…

Через 52 дня после катастрофы был найден и фрегат "Медуза", который все-таки не затонул. Из 17-ти человек, решивших не поддаваться панике и остаться на корабле, в живых осталось лишь трое… Французское общество, потрясенное случившейся трагедией, было возбуждено до предела. Ответственность за это бедствие ложилась на капитана "Медузы", графа де Шомарея, не отвечавшего своему назначению. Ведь капитан обязан сходить с тонущего корабля последним!

Шомарей предстал перед трибуналом, был уволен из флота и приговорен к тюремному заключению на три года. В краях, где он доживал свой век, все знали о его "подвигах" и относились к нему презрительно и враждебно. Он прожил долгую жизнь, умер в 78 лет, но долголетие не было ему в радость. Оставшуюся жизнь ему пришлось провести затворником, так как везде приходилось выслушивать оскорбления. Его единственный сын покончил самоубийством, не в силах снести отцовский позор…

Ну а знаменитое полотно Жерико "Плот "Медузы" в настоящее время находится в 77-м зале на первом этаже галереи Денон в Лувре.

На переднем плане видны умирающие, погруженные в полную апатию люди. И рядом с ними уже мертвые…

В безнадежном отчаянии сидит отец у трупа любимого сына, поддерживая его рукой, словно пытаясь уловить биение замерзшего сердца. Справа от фигуры сына – лежащий головой вниз труп юноши с вытянутой рукой. Над ним человек, видимо, потерявший рассудок, так как взгляд у него блуждающий. Эта группа завершается фигурой мертвеца: закоченевшие ноги его зацепились за балку, руки и голова опущены в море…

Утром 17 июня 1816 года в Сенегал отправилась французская экспедиция, состоявшая из фрегата «Медуза», каравеллы «Эхо», флюта «Луара» и брига «Аргус». Эти корабли везли колониальных служащих, а также нового губернатора колонии и чиновников с их семьями. Кроме них, в Сенегал направлялся так называемый «африканский батальон», состоявший из трех рот по 84 человека, по слухам, из бывших преступников. На самом деле это были просто люди разных национальностей, среди которых попадались и отчаянные сорвиголовы. Начальником всей экспедиции был капитан «Медузы» Гуго Дюруа де Шомарей.

Сенегал был для Франции основным поставщиком камеди, которая использовалась в фармацевтике, в кондитерском деле и особенно при окраске тканей. Кроме того, эта колония поставляла золото, воск, слоновую кость, кофе, какао, корицу, индиго, табак, хлопок и – о чем стыдливо умалчивалось! – темнокожих рабов.

Денег на организацию этой экспедиции не хватало, поэтому для столь сложного путешествия пришлось использовать суда, которые в то время оказались на ходу. Перед отплытием капитан Шомарей получил специальную инструкцию министра дю Бушажа, предупреждавшую о том, что надо успеть доплыть до Сенегала до наступления сезона ураганов и дождей. На пути корабли должны были пройти мыс Блан (Белый), но мыса с характерной белой скалой не было. Капитан Шомарей не придал этому никакого значения, но на следующий день ему пришлось отвечать перед экипажем и он сказал, что накануне они вроде проплыли что-то похожее на мыс Блан. Впоследствии он все свои рассуждения и объяснения строил на том, что он действительно видел этот мыс. На самом деле «Медузу» ночью отнесло к югу, курс был выправлен только к утру, так что фрегат никак не мог пройти этот мыс. Каравелла «Эхо», не отклоняясь от курса, утром обогнала «Медузу».

В роковую ночь с 1 на 2 июля Шомарей ни разу не поинтересовался, как идет корабль, лишь к утру был слегка удивлен исчезновением «Эхо». Он даже не попытался выяснить причины ее исчезновения. Другие корабли, сопровождавшие фрегат, отстали еще несколько дней назад.

А каравелла «Эхо» продолжала следовать правильным курсом, «Медуза» двигалась в том же направлении, но ближе к берегу. Шомарей приказал измерять глубину морского дна и, не нащупав его, решил, что может беспрепятственно вести корабль к берегу. Несмотря на многочисленные предостережения членов экипажа о том, что корабль находится в районе Аргуинской отмели, капитан «Медузы» продолжал вести фрегат к берегу. А на то, что это было место опасное, указывал и окружающий пейзаж, и изменившийся цвет моря.

Когда еще раз измерили глубину моря, она оказалась всего 18 локтей вместо предполагавшихся восьмидесяти. В этой ситуации фрегат могла спасти лишь быстрота реакции капитана, но Шомарей будто впал в какое-то оцепенение и не повернул корабль. И вскоре «Медуза» села на мель – между Канарскими островами и Зеленым мысом.

Когда шлюпки начали исчезать из вида, на плоту раздались крики отчаяния и ярости. Затем они сменились жалобами, а потом ужас охватил обреченных на гибель. Стояла страшная жара, но от жажды людей спасало то, что плот был сильно погружен в воду. Вскоре было обнаружено, что в спешке эвакуации с фрегата погрузили ничтожно малое количество пресной воды и продовольствия. Незащищенные от непогоды и солнца, без провианта, исчерпав все запасы воды, люди ожесточились и восстали друг против друга.

К ночи плот стал погружаться в воду, и на нем в первый раз вспыхнула кровавая резня за последние капли воды и наиболее безопасные места около мачты. После второй резни в живых осталось только 28 человек. Израненные, обессиленные, мучимые жаждой и голодом люди впали в состояние апатии и полной безнадежности. Многие сходили с ума.

Среди тех, кто уцелел, некоторые были столь голодны, что накинулись на останки одного из своих товарищей по несчастью. Они расчленили труп и начали свою ужасную трапезу. Один из выживших матросов, потом вспоминал: «В первый момент многие из нас не притронулись к этой пище. Но через некоторое время к этой мере вынуждены были прибегнуть и все остальные». Так началось каннибальство.

Двенадцать дней носился плот по морским волнам. Рано утром семнадцатого июля на горизонте показался было корабль, но вскоре он исчез из виду. В полдень он появился снова и на это раз приблизился к плоту. Это «Аргус» обнаружил полузатонувший плот и взял на борт пятнадцать исхудавших, полубезумных людей (пять из них впоследствии скончались). Взорам матросов с «Аргуса» предстало ужасающее и леденящее душу зрелище: трупы истощенных до последней крайности людей, а живые мало чем отличались от мертвых… А рядом куски человеческого мяса, которые несчастные вялили на солнце и ели.

Об этой трагедии в 1817 году вышла книга, авторами которой стали инженер Александр Корреар и хирург Анри Савиньи. Первая фраза ее была следующая: «История морских путешествий не знает другого примера, столь же ужасного, как гибель “Медузы”». И действительно, для того времени сообщение о гибели фрегата прозвучало так же страшно, как для последующих поколений весть о трагической судьбе «Титаника».

Капитан Шомарей предстал перед трибуналом, был уволен из флота и приговорен к тюремному заключению на три года. Но самым непереносимым для него оказалось то, что его навечно вычеркнули из кавалеров ордена Почетного Легиона. Это обстоятельство привело Шомарея в глубокое отчаяние. Он даже пытался вернуть себе эту награду, но безуспешно.